4
В Лаврском музее находились несколько чрезвычайно ценных икон [67] первых времен христианства. При решении вопроса, следует ли заносить в списки такие редчайшие, исторические предметы, мы сочли нужным особо запросить представителя Главнауки, который категорически заявил, что мы должны заносить в списки решительно все, что может быть реализовано на заграничном рынке, так как нам поручена только эта работа, а не решение вопроса о том, что следует в музеях оставить, а что взять, так как эти вопросы будут решены высшими инстанциями в г.Харькове. В Лаврском музее хранится громаднейшее количество священнических и диаконских риз. По условиям заграничного рынка они являются ходкими и ценными предметами. Из числа риз мы занесли в списки около 120-130 предметов, затем занесли в списки золотую чашу весом около 10 фунтов, оцененную нами в 25 000 руб. и некоторое количество старинных икон. После этого мы перешли к работе в других киевских музеях, о которых я изложил выше. На самую меньшую сумму вещей было отобрано нами в 1-м Государств.[енном] Историческом музее [68]. Здесь занесена была нами в список мебель старинная, а также несколько предметов серебра.
После того, как списки вещей всех музеев были нами закончены, комиссия разъехалась и прекратила свое существование. Это было в августе месяце [1928 года]. В конце сентября месяца меня вызвал к себе Управл.[яющий] конторой Госторга т.Касьяненко и объявил, что я, под личную мою ответственность, обязан в течении оставшихся до 1-[го] Октября десяти дней упаковать в ударном порядке все музейные вещи и отправить их в Ленинград. Я занялся приглашением упаковщиков и [мы] приняли все меры к тому, чтобы выполнить это поручение в срок, что мною и было исполнено. Вещи наиболее ценные, как картины Кранаха стоимостью 30 000, а также чаша золотая в 25 000 руб., были отправлены мной в Ленинград для безопасности через Киевское ГПУ.
Работа моя в Киевском Госторге по закупке старины производилась следующим образом: я дал объявление в газетах о покупках нами старины, и публика стала носить вещи. Вещей, годных для экспорта, в частных руках сейчас имеется немного. Кроме того, мною производились осмотры клубов, госуд.[арственных] учреждений, где могли случайно сохраниться такие вещи. Так, в детском клубе на ул.Трехсвятительской в доме № 14 или 17 мной была найдена и взята для Госторга за сумму 120 руб. люстра хрустальная 18 века стиля Людов.[ика] 15-го. Люстра эта уже давно отправлена в Ленинград.
Кроме того, я совершал поездки в некоторые провинциальные города, где имелись от контор сведения о наличности стар.[инных] вещей. Так, я был вызван в Винницу конторой Госторга, где закупил коллекцию картин и мебели [69].
Месяцев пять тому назад из Ленинграда приезжал от Антиквариата инстуктор т.Найдис, который сообщил мне, что в настоящее время за границей имеется консорциум антикваров, который интересуется и предлагает закупить у Антиквариата не только старинные священнические костюмы (парчу и шелк), но и новые, т.е. конца 19[-го] века, которых изобилие в наших церквах. Этот товарищ специально прибыл из Москвы, чтобы узнать, сколько таких предметов может оказаться на Украине. Я ему ответил, что количество их значительное и что в случае предписания о закупке эих предметов можно принять меры к увеличению этого экспорта до очень крупных размеров. По получении предписания из Москвы о закупке этих новых церковных тканей и присылки лимитных цен я съездил в Харьков, где был в Наркомвнуделе и добился циркуляра о продаже этих вещей, после закрытия церкви, исключительно Госторгу. В настоящее время наш Госторг завален предложениями окружных Админотделов о закупке этих вещей, и оборот наш достиг очень крупных ежемесячных размеров в этой области.
Что касается до моих родственных отношений, то у моей жены имелось 2 брата, оба студенты, призванные на военную службу в конце империалистической войны в 1916 году. Из них один [70] военный летчик в Гатчине, в 1918 году прибыл в Киев и здесь при занятии Киева петлюровцами последними заточен был [в] Педагогический музей, где и умер от воспаления легких, а другой [71] тогда же из музея был отправлен по соглашению немцев с украинцами добровольно за границу и с тех пор не возвращался, сейчас где-то в Польше служит на заводе. Сестра моей жены учится в Ленинграде в консерватории и дает уроки музыки [72].
Один из моих братьев [73] психически больной с 1900 года, сейчас ему 60 лет и он живет со старухой-матерью 87 лет на даче в Константиновке за Пущей Водицей. Другой мой брат [74] 8-9 лет служил секретарем у Киевского прокурора, в этом году он ушел со службы, а сейчас он служит юрисконсультом в Брусилове.
Антиквара Явича из Ленинграда [в] последний раз я видел на улице в Киеве летом 1929 года, он сообщил мне, что приехал на одни сутки, чтобы рас[с]читаться и забрать оставленные им здесь в Киеве свои картины. Через день ко мне на службу явилась некая гр. Работникова, у которой я торговал очень интересный комод 18 века с бронзой и предлагал за него 350 руб., и сообщила, что явившийся к ней неизвестный, которому она сообщила о моей цене, предлагает за комод 400 руб. и просит через 2-3 часа дать ему ответ положительный или отрицательный. Ввиду того, что она дала обещание продать этот комод через меня Госторгу, она просит сообщить, беру ли я комод или нет за эту сумму. Сопоставляя факт приезда Явича с этим инцидентом, я догадался, что покупателем на эту сумму мог быть только Явич, стал настаивать, чтобы она указала мне фамилии и в конце концов она созналась, что это был Явич. Я сейчас же внес деньги – 400 руб. и комод отвез в Госторг, а затем отправил в Ленинград. Работникова живет: ул. Рейтарская д. 35 кв. 14 [75]. С гр. Трипольским я знаком давно, но вот уже более 4[-х] лет, как я его вижу чрезвычайно редко. В этом году встречался с ним один лишь раз в Лаврском музее, где он работает реставратором.
Считаю необходимым особо отметить, что, выполняя сейчас государствен[ные] обязанности по увеличению экспорта скупкой как церковных риз православных, так и всевозможных религиозных культных вещей еврейского обряда, которые я закупаю в изобилии и которые закупаются по хорошим ценам на америк[анском] рынке, я навлек несомненно на себя страшную ненависть весьма многих людей, которые скрытно продолжают быть религиозными людьми [76].
Самый факт того, что, будучи православным человеком [77], я вот уже более 3 месяцев объезжаю церкви и собственноручно срываю в церквах иконы и проч.[ее] и этим навлекаю на себя ненависть религиозных людей, будучи в их глазах святотатцем, должно служить доказательством того, что к своим обязанностям перед государством я отношусь честно.
Считаю нужным подробно описать, как я добился издания циркуляра Наркомвнудела о продаже церковных вещей нам. После приезда инструктора Найдиса и сообщения о необходимости закупки новых риз я съездил в Нежин, где в бытность мою в прошлом году в Админотделе в сарае я видел много церковных риз. С представителем Нежинской конторы товарищем, фамилию которого я сейчас не помню, мы отправились в Админотдел, где товарищ секретарь очень неохотно дал разрешение на их осмотр. Эти церковные ризы лежали в сарае в сундуке. Когда открыли сундуки и стали вынимать очень хорошие и ценные ризы, на дне ящика оказалось 2 крысинах выводка. Из сундука стали выскакивать одна за другой несколько громадных крыс, а на дне в гнездах несколько десятков маленьких крысят. Всю эту партию риз по нашим лимитным ценам я оценил в 890 рублей и предложил начальнику Админотдела нам продать для экспорта. Начальник Админотдела сказал, что этот вопрос он согласует на совещании и велел мне прийти через 3 часа. Когда я пришел в назначенное время, меня встретил секретарь, который заявил, что Админотдел риз этих нам не продаст, так как имеется циркуляр Наркомвнудела о том, чтобы такие вещи исключительно передавать утилизационному заводу на выжигу [78]. Кроме того, в Нежине у Инспектуры Наробраза я тоже нашел партию шелковых риз из бывш.[его] монастыря. За год до того я видел эту партию, она состояла из массы риз и хранилась в здании музея. Директор музея т.[Иван Георгиевич] Спасский, который и на этот раз показал мне эти ризы, на мой вопрос, почему количество их уменьшилось, объяснил, что часть их пошла на отделку мебели в клубах, кинематографах и т.п. Я пошел к инспектору Наробраза и просил его продать нам остатки риз, но согласия его на продажу их не получил.
Уезжая в тот же день из Нежина, я поручил товарищу, командированному ко мне из местного Госторга, добиться продажи этих риз нам и оставил в конторе подтвердительную записку о закупке их. Прошло много времени, а разрешения на продажу этих риз мы так и не получили. Тогда я составил на имя Р.[абоче-]К. [рестьянской] И.[нспекции] г.Нежина отношение, в котором изложил мотивы, заставляющие нас добиваться закупки этих риз для экспорта, и передал это дело на их разрешение. Через месяц мы получили эти ризы из Нежинской конторы, так как последовало согласие Админотдела на их продажу. Инспектура же Наробраза так нам своих риз и не продала. Встречая, таким образом, препятствия в проведении кампании по закупке риз, которая, как сейчас и оказалось, является весьма значительной и рентабельной, я решил, что необходимо добиться изменения инструкции НКВ[Д] о порядке их ликвидации, ибо такие инциденты могли быть и в других местах. Будучи в г.Харькове, я вместе с т.Газенпудом зашли к старш. [ему] инспектору культов, и я изложил ему характер нашей просьбы. Кроме того, об этом я писал и в Москву Антиквариату, который сообщил, что этот вопрос в РСФСР уже разрешен в положительном смысле во всей республике и что по этому поводу они обратились якобы с письмом и к Украинскому Н.[ар]К.[ом]Внуделу. Инспектор нам сообщил, что пока письмо Антиквариата ими не получено, а вопрос о продаже риз Госторгу для экспорта он поставит на обсуждение в ближайшие дни. Тем не менее время шло, а циркуляра не было. Вскоре в Киев приехала референт Харьковского Наркомторга т.Ростовская. У нас состоялось с ней совещание при участии т. [Еф.Гр.] Белоцерковского, где я доложил о чрезвычайной важности добиться циркуляра НКВД и указал, что при этих условиях наша заготовка может в течение полгода увеличиться на сумму тысяч 30. Спустя месяц после выезда т.Ростовской в бытность мою в одном из окружных городов я узнал, что этот циркуляр уже издан.
Примітки
67. У рукопису: ценные иконы.
68. Жук Б. Советские археологические музеи и их руководители. С. 87.
69. Справа з заснуванням музею в м.Вінниці на Поділлю // Наше минуле. К., 1918. Вересень-жовтень. Ч. 2. С. 205-206; Брілінг [Густав Вольдемарович, 1867 – не раніше 1940]. Вінницький історично-побутовий музей // Український музей. Зб. 1. К., 1927. С. 250-251. У художньому відділі музею зберігались (1927) оригінали Лембаха, Крамського, Лагоріо, Кіпренського та ін. Пор.: Куріло Ольга Юріївна. Нариси розвитку археології у музеях України: Історія, дослідники, меценати. К.: Стилос, 2002. С. 125.
70. Карпеко Олександр Данилович (14 березня 1894 – 13/26 грудня 1918, Київ) – один з перших українських авіаконструкторів і льотчиків, приятель Г.Нарбута. Його архівний фонд в Інституті рукопису НБУ ім. В.І.Вернадського, альбом з креслениками літаків – у фонді Г.Нарбута Національного художнього музею України (кол. ДМУОМ України). Див.: Карацуба Степан. Олександр Данилович Карпеко // Нариси з історії природознавства і техніки. Вип. XII. К., 1970. С. 88-91; Проценко Л., Костенко Ю. Лук”янівське цивільне кладовище: Путівник. [К.:] Некрополі України, [1998]. С. 48.
71. Карпеко Микола Данилович (15 вересня 1895 – 1967, Лос-Анжелес?) – літературознавець. Помер на еміґрації.
72. Артоболевська (дівоче прізвище Карпеко) Анна Данилівна (1905 – 1988) – піаністка, музичний педагог. Заслужена вчителька РСФСР (1966). Закінчила Київську консерваторію. Учениця В.В.Пухальського та М.В.Юдіної. Виступала з сольними концертами. У 30-ті роки викладала в музичних школах Ленінґрада, у 1943-53 – в Московській консерваторії та музичній школі ім.Гнесіних, з 1944 – у Центральній музичній школі при Московській консерваторії. Серед її вихованців відомі піаністи Р.В.Тамаркіна, А.А.Насєдкін, А.Б.Любімов та ін. Автор праць з питань дитячого музичного виховання, а також учбово-методичних посібників.
73. Ґольдфарб Николай Костянтинович (нар. 16 квітня 1870). У серпні 1879 вступив до 1 київської гімназії. Навчався до 5 жовтня 1888, вибув після закінчення 6 класу. Переведення у 7 клас не удостоєний (ДАмК. Ф. 108. Оп. 93. № 351. Арк. 1-2).
74. Ґольдфарб Александр Костянтинович (нар. 1 січня 1874). Син київського 2 гільдії купця Костянтина Костянтиновича та його дружини Стефаниди Йосипівни Ґольдфарбів. Батько 1911 жив при с.Мостищі. При хут. Горенці Київського пов. йому належали ліс, сінокіс, 127 дачних ділянок, лісопильний завод і город (План знімав помічник казенного лісничого Макаров; зберігаєтьтся в мене). А.К. 2 лютого 1874 охрещений у Києво-Либідській Троїцькій церкві. У серпні 1883 вступив до 1 київської гімназії. Вибув у вересні 1888, закінчивши три класи (ДАмК. Ф. 108. Оп. 93. № 350. Арк. 1-3).
75. Це також адреса Г.Я.Міхаеліса (ДАКО. Ф. р-4156. Оп. 1. № 1.Арк. 73). Генріх Якович Міхаеліс (1888-1937) – чоловік Тетяни Львівни Симиренко. Сергій Єфремов, на той час віце-президент ВУАН, дозволив йому поставити в своєму кабінеті «на зберігання» його меблю корельської берези на випадок реквізиції чи «ущільнення» (ЦДАГО. Ф. 263. Оп. 1. № 62089 ФП / кор. 1650. Том 1. Арк. 43).
76. Див.: Марголин Юлий. Как было ликвидировано сионистское движение в Сов.России // Вестник Института по изучению истории и культуры СССР. Мюнхен, 1954. Ноябрь-декабрь. № 6 (13). С. 90-111.
77. Автор справді був вихрест, його батько був полковий хлопчик.
78. У Львові в середні віки євреї конкурували з цехами. Побоюючись контролю й переслідування з боку цехів, вони ховали товари у підвалах. Там же працювали ювеліри. Зокрема тут проводилося випалювання золота з парчі. І як неминучий результат – пожежа 1616 року (Мельник Б.В. Вулицями старовинного Львова. Львів: Світ, 2001. С. 167). У зауваженнях Московського археологічного товариства на законопроект «Положення про охорону старовини» (1911) також фіксувалась «отдача древних облачений на выжиг серебра» (Історико-культурна спадщина України (ХІХ ст. – поч. ХХ ст.): Зб. документів і матеріалів. К.: Рідний край, 1995. С. 215.