2

Я сейчас вспомнил еще один случай посещения мной немецкого консула и продажи ему одной из вещей Киевского Госторга. Дело было так. В Киев была привезена редкая по красоте кровать красного дерева, до революции принадлежавшая б.[ывшей] кн. Щербатовой в г.Немирове [49]. Ввиду того, что единственная присланная в то время из Харькова большая информация гласила о том, что и кровати старинные с прекрасной отделкой эпохи ампир имеют ценность на заграничном рынке, кровать эта была нами закуплена за сумму 275 руб. Приехавшая спустя три месяца комиссия приемочная из Ленинграда в лице т.Ильина и т.Глазунова не могла точно сказать, является ли эта кровать экспортной или нет, а пообещала сообщить нам свое решение по этому вопросу из Ленинграда. Долго мы не получали ответа и только после настойчивых напоминаний получили ответ, что кровать вообще не экспортна. По указанию т.Белоцерковского Е.Г. я зашел в консульство и предложил консулу Зоммеру осмотреть эту кровать, стоявшую у нас на складе, и через день он приехал и купил у нас эту кровать за 400 руб. Таким образом, мы избегли возможных убытков и даже имели прибыль на этой неэкспортной вещи. Это было, если я не ошибаюсь, в конце 1928 года.

Из числа закупленных мною и в 1929 году старинных вещей часть их, приблизительно на сумму рублей 200, была признана в следующий приезд эксперта Ленинграда т.Глазунова не экспортной. Такое его заключение касалось 3 фигурок бронзовых божков (Буд[д]), купленных мною в Харькове за 60 руб., 2 ковров украинских стоимостью в 110 руб. и одной вазочки серебр.[яной] ампир, стоимостью 22 р. 50 к. Ввиду этого мною были приняты меры к продаже этих вещей на внутреннем рынке, и сумма, затраченная на покупку, целиком была выплачена и внесена мной на счет Госторга.

Эксперт т.Глазунов приезжал текущим летом в Харьков, где я его встретил по вызову Харьковского Укргосторга для оценки и выбора в музеях Украины вещей, годных для экспорта, на сумму 400 000. Такое решение было вынесено постановлением РКИ Украины. Была составлена комиссия в составе представителя Главнауки т.Дубровского В.В., оценщиков т.Глазунова и меня. В течении 1.5 месяца мы объезжали лучшие музеи Украины и отметили вещи, годные для экспорта на эту сумму, в том числе в одном Киеве вещей по минимальной оценке на сумму до 160 тысяч. Тем не менее Наркомпрос не разрешил к вывозу и продаже часть намеченных нами вещей на сумму около 170 000. Но из группы полученных нами вещей две картины, взятые нами из Киевского музея и оцененные в 500 руб. пара были переоценены в г.Ленинграде комиссией Эрмитажа, признаны произведениями известного франц.[узского] мастера 18 века Гюбера Робера и оценены этой комиссией в 50 000 рубл. Вслед за высылкой этих картин я писал в Ленинград о том, что я нашел данные, которые дают значительное основание считать их произведениями именно Гюбера Робера.

Что касается до отношений, существовавших в Киевском Госторге в Экспортном Отделе, то, как я уже указал выше, бывал я в помещениях, занимаемых другими отделами, редко, с лицами, стоявшими во главе этих отделов, разговаривал редко и даже не знал и не знаю до сих пор имени и отчества некоторых из этих лиц. Бывают они в нашем помещении сравнительно редко, так как при каждом отделе имеются свои складочные помещения, большую часть времени они проводят в этих складах, а не у нас в конторе.

Что касается до возможности покупки мной вещей, годных для экспорта, для себя лично, а не Госторга, то должен указать на следующую абсурдность таких предположений. Прежде всего, главная моя заинтересованность заключается не в мифической возможности заработка на какой-либо из таких вещей, которые сейчас вообще, помимо Госторгов, не находят совершенно покупателей, а в увеличении до максимума таких вещей по заготовке Госторга, ибо главная моя заинтересованность заключается в закреплении за собой места в будущем, которое прекрасно оплачивается и представляет собой найбольшую ценность, чем те ничтожные заработки на вещах, которые сейчас в громадном большинстве вообще не могут быть реализованы на наших рынках. Причины, которые создали такое напряженное состояние, заключаются в том, что уже давно идут разговоры о коллективизации быта и о прикреплении мебели к квартирам и т.п.

Ввиду того, что Фининспектурой в последнее время были приняты очень значительные меры репрессивного характера в отношении лиц, продававших вещи Госторгу (вызов в Финотдел, наложение налога и т.п.), вообще предложение таких вещей на частном рынке уменьшалось с каждым месяцем. Не так давно нами получен был из Ленинграда протокол совещания контор “Антиквариат”, из которого видно, что такое же напряженное положение создалось и на Ленинградском и Московском рынках, где закупка антиквариата с 70 000 руб. в месяц упала до 7 000 руб. в месяц, причем для устранения этих недочетов этим совещанием было постановлено совершенно отказаться от системы требования счетов от лиц, продающих вещи. На наш запрос, каким способом осуществить эту систему закупок, нами получен был на этих днях ответ от конторы “Антиквариат” о том, что постановлением Совета Народных Комиссаров, от какого именно числа, я не помню, и распоряжением Наркомфина РСФСР закупка предметов старины и искусства освобождена от представления счетов, а потому конторе Госторга УССР надлежит также добиться таких прав перед своими высшими учреждениями. В мое отсутствие во время выезда моего в Прилуки, по телеграмме Админотдела, Управл.[яющим] нашей Конторой т.Касьяненко была послана бумага об этом в соответствующие высшие учреждения г.Харькова. План заготовки мной для экспорта антиквариата определен был в сумме 65 000 рублей за год. Благодаря принятым исключительно мной мерам, по получении от Наркомвнутдела в Харькове распоряжения о передаче церковных тканей Админотделами не в утиль, как это было раньше, а нам для экспорта, в последний месяц мне удалось поднять заготовку по моему отделу с 5 000 р. в месяц до почти 10 000. Так, в последнюю мою поездку в Прилуки в Админотделе мною принято тканей на сумму 6000 [рублей], которые этими днями прибудут к нам в Киев. Таким образом, можно считать, что план заготовки годовой не только будет выполнен, но даже превзойден.

Считаю нужным еще отметить для ясности, что по имеющимся у нас более-менее точным указаниям, что нам следует покупать, которые от поры до времени меняются, вещи, которые могут быть экспортируемы, почти все относятся к эпохе 17 или 18 века, т.е. вещи, очень редко теперь встречающиеся не только на частном рынке, но и в музеях. Покупка мебели красного дерева и карельской березы эпохи начала ХІХ века, которую сейчас можно было бы еще найти как в городе, так и провинции, покупать нам для экспорта совершенно запрещено. На последнем совещании Антиквариата были предложения за то, чтобы пустить в экспорт и менее ценные, но старинные вещи, но в окончательном результате предложение это принято не было.

Кроме того, мной получены новые указания тех вещей, которые следует нам закупать, причем круг таковых этим новым распоряжением еще более сужен, а именно, нам запрещена закупка почти всех старинных картин, как как спроса на них за границей нет. Разрешена закупка лишь картин, продажа которых заграницей может дать не меньше 5 000 руб.

Около 3[-х] лет тому назад (у грудні 1926 року. – С.Б.) я был арестован следователем ГПУ товарищем Казбеком по обвинению в преступлении, касающемся хищения вещей из государств.[енных] учреждений. Судя по производившемуся допросу, который закончен не был, так как до окончания [следствия] я выпущен был на свободу под подписку, речь шла о нескольких обменах старинных вещей в Киевском Историч.[еском] Музее [50]. Просидел я под следствием 1 месяц и 14 дей, а затем был выпущен. Дело перешло к суд.[ебному] следователю, который допроса меня не производил, а дело отправил на прекращение. Покуратура это постановление утвердила.

Поступил я на службу в Киевскую контору Госторга в марте месяце 1928 года следующим образом: в одно из посещений мной комиссионного магазина один из служащих там, фамилию которого я не помню, сообщил мне, что при конторе Госторга открывается новое отделение по закупке старинных вещей, причем добавил, что неизвестный им представитель Госторга заходил к ним в магазин и спрашивал, кто в Киеве мог бы быть назначен ими на должность агента по закупке. По словам этого лица, служащие магазина указывали и рекомендовали на эту должность именно меня и советовали мне зайти в контору Госторга [51]. Я так и поступил. Прийдя в Госторг, мне указали на лицо уполномоченное вести переговоры о приеме на службу антиквара. Этим лицом оказался Е.Г.Белоцерковский. Я объяснил, что пришел проситься на место агента по закупке старинных вещей. По предложению т.Белоцерковского, я подал свое заявление с приложением служебных документов. С тех пор прошло около двух недель.

Я наведывался много раз в Госторг и, наконец, узнал, что прошла моя кандидатура. Между прочим, на эту же должность хотели поступить профес.[сор] Макаренко и гр. Быстрицкий.

Прослужил я на этой службе недолго, месяцев около 6-ти. Вещи старинные разыскивал и брал для осмотра я. Еженедельно, а также эпизодически, по мере накопления вещей. собиралась комиссия в составе директоров киевских музеев – проф. Эрнста, Гилярова и Куринного [52], которая осматривала эти вещи, ценила и покупала их, а некоторые признавала негодными и возвращала владельцам.

Через 6 месяцев последовала из Харькова телеграмма о прекращении закупок впредь до приезда Ленинградской Комиссии, которая осмотрит закупленное и даст инструкции о том, что покупать. В этом заключалась главная причина неудачных покупок Госторга. Разрешение на покупку вещей было предоставлено всем малым провинциальным конторам и не указано совсем, что покупать и чего не покупать. Между прочим, приехавшая к нам в Киев через месяц комиссия произвела осмотр наших закупок и приняла для экспорта около 80 % закупленных нами вещей. После этого закупка вещей еще продолжалась около месяца, а затем сделка с конторой «Антиквариат» и Укргосторгом по реализации этих вещей была рас[с]троена и вновь заключена Укргосторгом с фирмой Совпольторг. Ввиду того, что Совпольторг вскоре покупку и продажу старин.[ных] вещей прекратил, дело это распалось совсем и окончательно.

Примітки

49. На початку 1921 з Немирівського палацу Щербатової до Вінницького історично-побутового музею була передана цінна картинна галерея (Український музей. Зб. 1. К., 1927. С. 250).

50. 28 листопада 1925 року президія Укрнауки розглянула питання: "20. Про затвердження обміну річей, що був зроблений Музеєм мистецтв і Історичним музеєм в Київі (т. Дубровський)". Із такої часткової справи випливло непропорційно широке й важливе рішення:

"Затвердити обміну річей, що була зроблена (sic) Музеєм мистецтв і Історичним музеєм в Київі. Доручити УАН прискорити закінчення передачі до Музею мистецтв майна Щавинського, а саме бібліотеки його по західньо-європейському мистецтву. Утворити в Київі (слухайте! – С.Б.) Комісію під головуванням т.Врони з представників музеїв для вирішення питань щодо єдности музейного фонду державних музеїв Київа та планомірного обміну річей, відповідно до типу кожного музею. Висновок Комісії з планом обміну прислати на затвердження Президії Укрнауки" (ЦДАВО України. Ф. 166. Оп. 5. № 720. Арк. 90-91.)

Головував на цьому засіданні Матвій Яворський, засідали Семковський, Красуський, Палладін, Багалій, Соколовський, Астерман, Соколянський, секретарювала – і, як бачимо, не дуже вдало – Ст.Кобзей-Сіяк.

51. С.Глеваський хоче зробити вигляд, що прийшов до Госторгу у березні 1928 «з вулиці», тоді, як ми бачили, він мав контакти з “Внешторгом” уже влітку 1922.

52. Ні Федір Людвіґович Ернст, ані Сергій Олексійович Ґіляров директорами київських музеїв не були (див.: Крутенко Н. Сергій Гіляров // Пам”ятки України. 1998. Ч. 1 (118). С. 98-113). Не виключено, що, залучаючи їх як фахівців для попереднього огляду і відбору речей, у Москві українським музейникам насправді глибоко не довіряли, отож остаточний перегляд і оцінку зібраного в Україні залишали на співробітників Ермітажу. Не можна не пригадати в цьому зв”язку, що українські музейники були з часом усі репресовані.