Початкова сторінка

Сергій Білокінь (Київ)

Персональний сайт історика України

?

Крестьянство

Сергей Белоконь

Что касается крестьян, то большевики относились к ним как потребители пищевых продуктов, и только. Общеизвестно Марксово мнение об «идиотизме сельской жизни» [184]. Он её не знал, не понимал и презирал. Воспринимая крестьян просто как человеческий материал, на них не заводили такого подробного учета, как на население городское. До косыгинской реформы 28 августа 1974 года их даже не паспортизировали. Их морили голодом без заведения каких бы то ни было дел, просто так – десятками тысяч и миллионами [185]. Из-за отсутствия первоисточников в тяжелом положении оказались исследователи-эмигранты и вообще иностранцы. Панас Феденко говорил, что был знаком с С.Н.Прокоповичем, автором трудов по экономике СССР:

«Он очень верил в эти цифры (речь идет о данных советской статистики. – С.Б.), и я, например, в его работе о хозяйстве СССР не нашел ничего о страшном голоде 1933 года. Почему? Потому что в советской статистике об этом ничего нет, ну, значит, если нет, то и голода не было, и он это упустил совершенно из виду» [186].

Но у украинцев образ голода вошел в генную память. Летом 1933 года у моего прадеда Семена Денисовича Билоконя от голода опухли ноги. (Он жил в селе Кожанке за Фастовом). Соседи посоветовали согреть их на солнце. Он сделал небольшой курень, где мог спрятаться по пояс, прогревая ноги. Но они потекли. Когда он встал и пошел, – он оставлял мокрые следы. Пробовал носить галоши, помочь себе уже ничем не мог. Через несколько дней он умер. По-видимому, в каждой семье до сих пор живут воспоминания такого рода.

На территории, которую контролировали большевики, вначале существовала, кажется, вообще только коллективная ответственность и террор массовый. 5 августа 1920 года Политбюро ЦК КПУ приняло решение: «В[в]ести, кроме коллективной, индивидуальную ответственность крестьян за невыполнение разверстки» [187]. Трудно отрицать факт разделения общества на классы. Известна разница между классовыми интересами людей, известны проявления классовой борьбы, которые фиксируются в той или другой стране в те или другие эпохи. Но большевики использовали это для того, чтобы, идентифицируя себя с одним классом, как будто по определению позитивным, объявить прочее население частично терпимым, а частично подлежащим ликвидации. Опять подчеркну, что речь шла не о конкретных проступках какого-то конкретного лица из враждебного класса, а именно о совокупной ответственности всех представителей тех классов и социальных групп, которые были объявлены вражескими целиком, поэтому заслуживали полного искоренения. И это проявилось уже в первые месяцы существования советской власти. Обстоятельно продуман приказ № 2 Киевского окружного совещания по борьбе с бандитизмом, появившийся за подписью В.П.Затонского, в 21 пункте определявший характер мести:

«Ни один случай проявления бандитизма не должен оставаться безнаказанным. В случае убийства или ранения в селе бандитами представителя Советской власти, красноармейца или члена комбеда расстреливается из ответчиков двойное число; вопрос, кто именно, разрешается жребием, который тянут все ответчики и заменяющие отсутствующих кандидаты. Примечание: В случае сокрытия тел убитых кара увеличивается вдвое» [188].

Следует подчеркнуть, что идея коллективной ответственности совершенно несовместима с православной историософией, которая исповедует только личную ответственность каждого человека в отдельности: «Поэтому каждый из нас сам за себя даст ответ Богу» (Рим. XIV, 12).

Причина, почему видимая опасность не объединила крестьян, состояла в отсутствии более широкого политического кругозора и идейного руководства. Эмигранту из Филадельфии Андрею Дидковскому врезалась в память характерная фраза крестьянина из каких-то Гушовских хуторов Степана Скворца. В 1922 г. он сказал партизанам, которые зашли к нему подкормиться:

«Бросайте, детки, эти ружья, возвращайтесь домой, берите в руки плуги и святую земельку обрабатывайте, а те, если заберут корову, то чёрт ее бери; я выкормлю другую. Хлеба я посею и опять соберу, земли в карман не загребут и меня уже с мужика не свергнут» [189].

Эта иллюзия долго согревала умеренных и законопослушных крестьян: они пропустили все годы Освободительной борьбы! Но судьба любит пошутить с людьми: автор встретил этого самого Скворца в 1945 году во временном австрийском лагере в городишке Бишнгофен. Тот рассказал:

«Потом, как вы ушли тогда, сначала еще так-сяк жилось, а потом пришли, забрали все. Меня с женой и сыновьями заслали в Сибирь на 5 лет за то, что не пошел в колхоз. Жена там, в Сибири, не выдержала – умерла; старший сын на войне пропал ни за что, а второй – не знаю, где обретается и жив ли. Из Сибири вернулся перед войной, работать уже не было ни как, ни чем. Вот уже и состарился; люди шли, и я вот пошел, а куда дальше судьба меня бросит – один Бог знает» [190].

Так большевики-ленинцы ухитрились свергнуть Скворца с должности мужика. Ясно, что никакая светлая перспектива перед ним не открывалась.

Когда, противопоставляя большую часть населения меньшей, большевицкие агитаторы натравливали одних людей на других, практическое воплощение классовой борьбы то и дело далеко отходило от теории. В селе Безопасном на Ставропольщине, вспоминал В.Краснов, «вдова местного дьякона, заливаясь слезами, рассказывала, как на глазах детей ее насиловала по очереди красноармейская стража, набивая ей рот, глаза и уши конским навозом…» [191]. Какие уж тут идеи классовой борьбы!.. Речь идёт разве что о психопатологии и в конечном счете преступности толпы, которая так ярко проявляется во время больших социальных беспорядков и революций [192]. Вспомним рассказ Томаса Карлейля, что в годы Французской революции в Медоне существовало производство париков из волос гильотинированных женщин:

«Локонам герцогини, таким образом, может быть, случится покрывать череп кожевника; ее белокурому германскому франкизму – его черный галльский затылок, если он плешив» [193].

Карлейль цитирует Монгайяра, переходя к кожаной мастерской в той самой Медоне:

«В Медоне, – спокойно говорит Монгайяр, – существовала кожевенная мастерская для выделки человеческих кож; из кожи тех гильотинированных, которых находили достойными обдирания, выделывалась изумительно хорошая кожа наподобие замши, служившая для брюк и для другого употребления. Кожа мужчины, добавляет он, превосходила прочностью и иными качествами кожу серны; женская же кожа почти ни на что не годилась – ткань ее была слишком мягкой!» [194].

Вспомним при этом случае и знаменитое изобретение Французской революции – гильотины, на которых казнили 17 тысяч французов, в частности великого ученого-химика Антуана Лавуазье и гениального поэта ХVІІІ века Андре Шенье.

В борьбе власти против крестьянства, как и в других случаях, также можно проследить определенную последовательность. Это сделал мюнхенский гуманитарий И.Качуровский:

«Итак, подход к крестьянству, – вспоминал он, – был столь же дифференцирован: сначала выбирали и уничтожали лучших. Это были т.наз. кулаки. Они были не только самыми богатыми, но и наиболее энергичными, наиболее активными, наиболее способными, наиболее работящими, наиболее здоровыми физически и морально. Соввласть на селе звали: «власть конокрадов». Не все бедняки, – говорит Качуровский, – шли в комбед – лезли туда те, кто рвался к власти, был идейным большевиком. Из них же формировались и активисты, определявшие, кому дать «план ко двору» (то есть прогрессивный натуральный налог) и кого признать «экспортным» – хотя значение этого слова раскрылось позже, когда начался экспорт, то есть вывоз крестьян на холодную смерть в тайге» [195].

Солженицын говорит, что тайга проглотила поток «миллиончиков пятнадцать мужиков (а как бы и не поболе)» [196]. (Из них не меньше половины украинцев). Общеизвестна беседа Черчилля с Сталиным, когда первый посочувствовал, что большевики имели дело с миллионами маленьких людей. «С десятью миллионами, – сказал Сталин, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года» [197]. В марте 1932 г. семья Качуровских обитала в Курске, и, – вспоминал Игорь Васильевич, – «через Курск ежедневно проходило три эшелона спецпоселенцев: шестьдесят вагонов (с двумя паровозами) по сорок человек в вагоне. Вывозка прекратилась в июле, а началась – как известно (в частности, из воспоминаний Каздобы [198]) – осенью 1929 г. Я брал минимальные цифры – вышло 4 млн 800 тыс. Максимальные дают «солженицынскую цифру» – более 7 млн. Это был золотой генетический фонд Украины» [199].

Примечания

184. Маркс К., Енгельс Ф. Маніфест Комуністичної партії // Маркс К., Енгельс Ф. Твори. Том 4. К., 1959. С. 414.

185. См.: Данилов В.П. Дискуссия в западной прессе о голоде 1932-1933 гг. и демографической катастрофе 30-40-х годов в СССР // Вопросы истории. 1988. № 3;

Максудов С. Дискуссии на Западе о потерях советского населения в эпоху коллективизации // Потери населения СССР. Benson, Vermont: Chalidze publ., 1989. P. 213-236.

186. VI конференция Института по изучению СССР: Задачи и методы изучения СССР, Доклады и дискуссии. Мюнхен, 1955. С. 102.

187. ЦГАОО Украины. Ф. 1. Оп. 6. № 7. Л. 60.

188. Білас Іван. Репресивно-каральна система в Україні, 1917-1953: Суспільно-політичний та історико-правовий аналіз. Кн. 2. К.: Либідь; Військо України, 1994. С. 96.

189. Дідковський Андрій. Збірка спогадів і статей. Clifton, N.J.: Накладом автора, 1966. С. 12.

190. Там же. С. 13.

191. Краснов В. Из воспоминаний о 1917-1920 г.г. // Архив русской революции. [Том] VІІІ. Берлин, 1923. С. 164.

192. Див.: Революционный невроз. М.: Изд-во «КСП +», 1998. 576 с.

193. Карлейль Томас. Французская революция: История. М.: Мысль, 1991. С. 504. На эту книгу обратил моё внимание перед смертью мой друг археолог и историк Валерий Отрешко.

194. Там же. С. 504-505.

195. Письмо к автору от 17 апреля 1999 года.

196. Солженицын А. Архипелаг ГУЛаг, 1918-1956: Опыт худ. исследования. [Том] І-ІІ. YMCA-Press, 1974. С. 37.

197. Черчилль У. Вторая мировая война. Том 4. М., 1955. С. 493. По явно преуменьшенным подсчётам Волкогонова, под раскулачивание попало 8,5-9 миллионов человек (Волкогонов Дм. Триумф и трагедия. Кн. І, ч. 2. С.19).

198. См.: Каздоба К. Заметений шлях: Спогади про хресну дорогу розкуркулених. Мюнхен; Ін-т літератури ім. Мих.Ореста, 1974. 367 с.

199. Письмо к автору от 17 апреля 1999 года.