Кубань

Сергей Белоконь

Многочисленные авторы выявляют такую точку зрения, – как правило, с документами эти люди не работали, – мол, Большой Террор происходил относительно стихийно. Стихийно, – значит, виновных нет. Что и требуется кому-то доказать. Между тем московский историк О.В.Хлевнюк доказал, что из особо секретных постановлений Политбюро (проходили они под грифом «особая папка») вытекает однозначный вывод:

«[…] так называемый «1937 год» был вовсе не серией стихийных и беспорядочных арестов и расстрелов (как казалось раньше), но в основном единой, организованной во всесоюзном масштабе операцией» [234].

По сведениям бывшего сотрудника УГБ ОГПУ Вадима Денисова, в истории органов НКВД было несколько выдающихся массовых операций, когда власть очищала от «потенциально опасных элементов» целые края, области и союзные республики. Можно указать на такие операции: Кубанская операция (1932-33), Тамбовско-Воронежская (1934), Московская и Ленинградская (1936), Приморская (Дальневосточная; 1937-38), операции по чистке Эстонии, Латвии, Литвы, Западной Украины и Белоруссии.

В основу совершенно секретной специальной инструкции, которой всегда пользовались во время подготовки оперчекистского состава перед проведением любых массовых «очистительных» операций, был положен опыт первой из них – «Кубанской операции 1932-33 годов». Она была направлена главным образом против кубанского казачества, среди которого, по мнению органов ОГПУ, насчитывалось не менее 90 % нелояльных к власти лиц. Руководил проведением массового террора на Кубани лично Генрих Григорьевич Ягода (1891 – 1938). В санкционированном письме «буревестнику революции» А.М.Горькому он повествовал:

«Вы уехали 28, а я, приехав из Можайска, нашел записку (?) выехать немедленно на Кубань – и вот десять дней и ночей летал по степям и станицам кубанским. Казаки – народ крепкий, хитер уж больно – простачком прикидывается. Вот мы и поговорили с ним. Слов нет – умен. Хотел перехитрить, но не вышло» [235].

Операция была проведена по оперативному плану, разработанному в УГБ ОГПУ под руководством третьего заместителя председателя ОГПУ и начальника Главного управления Рабоче-крестьянской милиции Г.Е.Прокофьева (1895-1937) [236]. На месте ею руководила выездная отдельная оперативная инспекция ОГПУ, состоявшая из высших чинов УГБ. Проводили операцию силами Северо-Кавказского краевого управления ОГПУ, усиленного специальными оперативными отрядами, сформированными в других местностях Европейской части СССР из внутренних войск ОГПУ. Для проведения кубанской операции к местным силам ОГПУ на территории края дополнительно подтянули еще 22 спецоперотряда по 300-400 лиц, то есть около 8 тысяч отборных и хорошо вооруженных солдат ОГПУ. В энкаведистских кругах считали, что вместе с оперчекистским составом и местными силами ОГПУ в Кубанской операции взяло участие около 12 тысяч человек.

Привожу дальнейший рассказ В.Денисова:

«Операция делилась на две части – оперативно-подготовительную и оперативно-исполнительную. Оперативно-подготовительная часть включала разбивку всего коренного (не приезжего) населения на 4 категории.

Категория А. – Активные участники белого движения и активные сопротивленцы коллективизации. Эта категория подлежала уничтожению.

Категория 1-я. – Участники белого движения и пассивные сопротивленцы коллективизации. Отнесенные к ней не подлежали расстрелу на месте, а назначались к долгосрочному заключению в лагеря ІІІ-го разряда, то есть практически тоже уничтожались.

Категория 2-я. – В нее были включены поголовно все не отнесенные к категориям А и 1-й, и в то же время ранее чем-либо особенным не доказавшие свою особую лояльность к советскому режиму. 2-я категория подлежала краткосрочному (до 5 лет) заключению в исправительно-трудовые лагеря с последующим административным поселением на северных окраинах СССР. Небольшая часть 2-й категории, главным образом, большие работоспособные семьи (семья в 8 человек, при 6-7 трудоспособных) направлялись прямо на административное поселение в нижнее течение реки Енисея, к северу от Туруханска.

Категория 3-я включала в себя ту небольшую часть коренного населения, которая когда-то чем-нибудь особенным доказала свою лояльность к большевизму и кто поэтому пока не подлежал уничтожению, заключению или высылке. Хотя сейчас же надо заметить, что в категории А, 1 и 2, попало немало и таких лиц, которые в период гражданской войны и революции были на стороне красных [237].

Технически Кубанская операция проводилась следующим образом: в станицу или районный центр приезжала усиленная оперативная чекистская группа в сопровождении спецоперотряда, которая совместно с местными работниками ОГПУ и милиции производила разбивку населения на указанные выше категории и составляла списки на каждую категорию отдельно. Делалось это все совершенно произвольно, без всякой проверки и расследования. Например, для того, чтобы включить человека в категорию А, было достаточно устного доноса какого-либо местного доверенного коммуниста или даже того, что по спискам станичного совета явствовало, что в 1918 году лицо не проживало в станице. Его не спрашивали, где он был и что делал в 1918 году, а просто записывали в категорию «А», помечая: «В 1918 году служил в белой армии».

Один старый чекист, участвовавший в Кубанской операции, рассказывал, что поступал следующим образом:

«Беру список колхоза, вычеркиваю уже внесенных в списки категорий А и 1, затем остаток делю пополам и вторую половину (записавшихся в колхоз не первыми) отношу к категории 2, как пассивных сопротивленцев коллективизации. Если выходило мало, добавлял ко второй половине еще половину от первой половины».

После подготовки списков в станицу или район вызывались дополнительные спецоперотряды, числом по мере надобности. Если предполагалась опасность, что будет оказано сопротивление, вызывалось по 3 и 4 спецоперотряда. Все дороги перерезались заставами, и людей, согласно составленным спискам, начинали арестовывать. Как правило, первой арестовывалась категория А. Здесь, в зависимости от обстановки, арестованных под видом отправки в тюрьму для следствия, отвозили на несколько километров в степь, заставляли вырыть себе могилу и расстреливали. А в оперативную выездную инспекцию УГБ ОГПУ, сидевшую в Краснодаре, отправлялся акт расстрела с оригиналом списка расстрелянных. В тех случаях, если расстрелять на месте было почему-либо нежелательно, арестованных, подлежащих уничтожению, отправляли в Краснодар или Ростов и расстреливали там, во внутренних тюрьмах ОГПУ.

Категория 1-я и 2-я, с разрешением захватить минимум необходимых вещей и немного продовольствия, этапом отправлялись на ближайшие ж.-д. станции, грузились в заранее заказанные эшелоны и отправлялись на север в этапно-сортировочные пункты. Высылаемые в лагеря, расположенные на севере Европейской части СССР (главным образом 2-я категория) направлялись обычно в Грязовец и Киров (Вятка). Отправляемые в Северную Сибирь, все проходили через Новый Орск на южном Урале.

Кроме случаев, когда люди целыми семьями высылались на спецпоселения, семьи не сохранялись. Дети от 10 до 16 лет приписывались к одному из высылаемых родителей. Дети старше 16 лет вносились в этапные списки часто отдельно от обоих родителей, им ставился минимальный срок и они отдельно от семьи ехали в лагеря. Дети младше 10 лет временно сдавались в семьи не подлежащих к высылке жителей. Затем рассылались по детским домам разных городов Советского Союза.

По предположению многих осведомленных лиц в кругах НКВД, Кубанская операция ОГПУ затронула около 2 миллионов человек. При этом около одной четверти этого числа было расстреляно, а остальные высланы с Кубани на Север Европейской части СССР и в Северо-Западную Сибирь.

Важно отметить, что при проведении таких массовых операций, как правило, не ведется никакой документации, и в архивах местных органов НКВД никогда абсолютно никаких следов не остается. Составляются только списки на категорию А, всегда в одном экземпляре, который вместе с актом о расстреле или вместе с арестованными (если они не расстреляны на месте) следует в выездную оперативную инспекцию ГУГБ. На две другие категории списки составляются в двух экземплярах. Первый из них идет в выездную оперинспекцию, а другой остается в деле опергруппы. На основании его затем составляются списки эшелонов.

С отправленными в лагеря или на поселение никаких дел, кроме списка эшелона, не следовало. В списке эшелона указывалось: фамилия, имя, дата и место рождения, а также срок заключения в лагере. Никаких других данных – даже причин, почему ссылается то или иное лицо – в случаях таких массовых акций, – не дается.

В Кубанской операции непосредственно участвовал старший лейтенант ГБ Сергей Перевозников, работавший перед войной в Ленинградском управлении НКВД. Он рассказывал, что после их работы в станице Ново-Александровской, насчитывавшей около двух с половиной тысяч жителей, осталось всего человек 300, и это, по его словам, еще много; были станицы, где оставалось по три-пять семей, а то и вовсе никого» [238].

Примечания

234. Хлевнюк О. Управление государственным террором // Свободная мысль. М., 1994. Май. № 7-8. С. 125.

235. Ильинский Михаил. Нарком Ягода. М.: Вече, 2002. С. 372. Указан только год – 1932.

236. Лубянка, ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ, 1917-1960: Справочник / Сост. А.И.Кокурин, Н.В.Петров. М.: Демократия, 1997. С. 153.

237. Мемуаристка свидетельствует:

«Особенно большое несчастье постигло станицу Полтавскую, имевшую около 28 тыс. населения. После неудачи с СОЗом и выселением мужчин, эту станицу целиком вывезли за Урал, кроме 48 красно-партизанских семей. Выселять приехал сам Лазарь Каганович. Людей заталкивали в вагоны, не обращая внимания на какие бы то ни было нормы. Вагоны запирались и в таком состоянии везлись за Урал. А за Уралом всех их согнали в дикую тайгу и огородили колючей проволокой. Там женщины, дети и старики начали пухнуть с голоду и мерзнуть от холода. Через полгода о них и слух пропал. А там, на Кубани вместо Полтавского куреня возникла Красноармейская станица – заселённая переселенцами из России. Такое же несчастье постигло станицы: Уманскую, Новомалороссийскую, Ивановскую и другие» (Кубанська Г. Тернистими шляхами. С. 51).

238. Денисов Вадим. Массовые акции КРУ и СПУ НКВД // Народная правда. Paris, 1950. Septembre. № 9-10. С. 29-30.