Системность и плановость ленинского террора

Сергей Белоконь

В ходе истории спецслужбы, понятно, видоизменялись и эволюционировали, но общее впечатление от времен т.наз. гражданской войны такое, что ЧК вышла тогда из пены морской уже целиком продуманной, разработанной и действенной.

Уже в течение первых коротких месяцев своего существования она сумела создать определенный штат агентов. На более высокий уровень поставлено было это дело весной 1922 года. 24 апреля этого года состоялось первое заседание комиссии для создания тайного фонда для потребностей ГПУ. В протоколе отмечено:

«Признать необходимым добиваться отчисления определенной части секретного общефедеративного фонда для удовлетворения нужд Укр.[аины], исходя из тех соображений, что особенность обстановки на Украине вызывает неотложную необходимость функционирования достаточно сильного аппарата секретных осведомителей. […] Признать необходимым отпуск определенного % из валюты и ценностей, конфискованных агентурой ГПУ на нужды этой агентуры» [93].

На втором заседании комиссии (26 апреля) состоялось распределение средств [94].

Впечатление очень развитой производит сама структура ЧК [95]. Представление о ней можно составить по публикации трех протоколов допросов в «Особой следственной комиссии», существовавшей в Киеве при добровольцах, чекиста Михаила Ивановича Болеросова, который пользовался псевдонимом «Валер» [96]. Протоколы датируются 17-21, 22-24 и 29 октября 1919 года.

Валер был реальной исторической фигурой. На заседании юридического отдела Киевской губернской чрезвычайки 29 апреля 1919 года, как следует из его протокола, присутствовали: Владимир Яковлев [97], Борис Манькин [98], Наум Рубинштейн [99] и этот самый «Валлер» [100]. Кроме того, Валера-Болеросова хорошо запомнил и ветеран чека Петр Дехтяренко [101]. Поскольку было известно, что он учился в Новороссийском университете, я легко отыскал его студенческое личное дело [102].

Показания Валера удобны для источниковедческого анализа. Члены юридического отдела киевской губчека, которых он назвал в своих признаниях, перечислены и в названном протоколе, и в словаре В.Золотарева «Биографические сведения» [103], – их нетрудно сравнить.

На следствии Болеросов-Валер рассказал о структуре губчека, с тех пор как инспекционная группа сама захватила в ней все руководящие должности. В 1919 году сотрудники киевской губернской чрезвычайки имели уже дифференцированные функции. В отчете Красного Креста подчеркнуто, что

«следователи собственноручно не казнили. Только подписывали приговоры. Они, так же, как и коменданты, были подчинены комиссарам из Чрезвычайки. Обязанности тюремщиков, а также исполнение приговоров, возлагались на комендантов. Большевики дали это специальное военное наименование институту палачей. […] Обыкновенно они убивали заключенных собственноручно» [104].

Киевская губчека имела такие отделы: Тайный, Оперативный, Юридический, Хозяйственный, Общая канцелярия, Отдельный корпус, Тюрьма, Комендатура [105].

За все годы царизма в Одессе были казнены (1878-1911) 161 человек, из них 62 уголовника. Большевики только в течение трех месяцев – мая, июня и июля 1919 года – уничтожили в одесской чрезвычайке более 2200 человек [106]. Много украинцев было расстреляно в связи с «изменой» Григорьева [107].

Такое разительное соотношение жертв прослеживается по всем городам, по всей территории бывшей Российской империи. В Харькове только за первые дни раскопок, начатых 16 июня 1919 года, было обнаружено 229 трупов – 107 в концентрационном лагере, 97 в каторжной тюрьме и 25 вблизи саперных казарм. Расследование осуществлял судебный следователь по особо важным делам П.Т.Богацкий. Протокол судебно-медицинского расследования был передан прокурору судебной палаты [108]. Всех казненных насчитали 268 [109].

О культурном уровне чекистов ленинского призыва нечего и говорить. Доклад Красного Креста констатировал: «Огромное большинство следователей, комендантов и других сотрудников Ч.К. состояло из людей малообразованных, часто почти неграмотных. Интеллигентные люди являлись исключением» [110]. Задумываясь, что представляли собой они как человеческий тип, Ю.Безсонов писал:

«Некоторые похожи на рабочих, несколько интеллигентных лиц, но большей частью типичные чекистские физиономии. Трудно определить этот тип. Тут отбросы всего: наций – еврейской, латышской, русской; рабочего класса – неспособные подняться, но хвастливые и завистливые ученики и подмастерья; интеллигенции – неудачные адвокаты, чиновники. Уголовные преступники и т.д. По внешнему виду они приближаются к одному типу: маленькая голова, очень скошен[н]ый и без выпуклостей лоб, маленькие, острые, углубленные и близко друг к другу поставленные, немного косящие во внутрь глаза. Вид кретина. Никогда нельзя сказать, чем чекист был до революции. Сами они об этом не говорят, а если и говорят, то врут, а догадаться трудно. И кажется, что он так и родился чекистом» [111].

Следует полагать, что записки Безсонова имели в этом месте литературный источник, поскольку работ о большевицком терроре за границей было еще немного, и с берлинским изданием 1922 года, работая над своей книжкой, он мог ознакомиться. Дело в том, что несколькими годами ранее неизвестный подсоветский автор писал о кубанской чрезвычайке буквально то же самое: «Искритские, Святогоры и tutti quanti – отбросы русской, латышской, еврейской и других интеллигенций, являются душою и мозгом чрезвычаек» [112]. Вряд ли это совпадение случайно. Попав на несколько месяцев в штат прилуцкой чрезвычайки, Иван Козуб потом вспоминал, что ЧК

«незаметно искажала психику каждого, кто там работал. Большинство из них считало, что чуть ли не со всей страной нужно бороться, и чем более ограниченным по уму и культуре был чекист, тем более он был уверен в своей правоте, не терпя никаких возражений» [113].

Деятельность чрезвычаек в Киеве в 1919 году расследовали сначала судебные следователи Киевского окружного суда С.А.Миляш[к]евич и В.И.Пучковский [114] (впоследствии образовалась отдельная комиссия под руководством генерал-лейтенанта Рерберга [115]). Изучая их по свежим следам, опрашивая непосредственных очевидцев, следователи пришли к выводу:

«Что касается отдельных лиц, следствие безусловно сталкивается с извращением психическим, т.е. с людьми больными и даже сумасшедшими. Наверное, таким сумасшедшим является известный Михайлов[-Фаерман], расстрелянный большевиками весною после того, как выяснилось, что Михайлов, убивая без разбора массы своих жертв, не интересовался ни их виновностью, ни принадлежностью к «буржуям», а убивал исключительно с целью садического истязания» [116].

С самого начала деятельность каждого звена ЧК, характер делопроизводства были в совершенстве продуманы. М.И.Болеросов рассказал:

«Согласно имевшимся на руках мандатам, каждый из служащих секретного отдела (кроме канцеляристов) и безусловно все члены комиссии имели право задерживать без особых на этот случай бумаг. Но, как правило, в «губчека» была установлена следующая система. Выписывалось требование на производство обыска и ареста. Это требование имели право выписывать: секретный отдел, президиум (состоявший из председателя и его заместителя и секретаря «чека»), спекулятивный подотдел секретного отдела и юридический отдел. Требование подписывал не только заведующий отделом, но и младшие сотрудники, которые могли убеждаться в необходимости таких действий. С этими требованиями направлялись в общую канцелярию, где особым столом заполнялся уже ранее подписанный председателем чека и секретарем – ордер на производство тех или других действий. Для приложения печати этот ордер от 10 до 4 час. (время занятий), вместе с требованиями, подавался секретарю, а после 4 часов дня – дежурному члену, которому для этой цели вручалась печать. Иногда держатель печати (когда под требованием подписывался не заведующий отделом) отказывался приложить печать, и тогда ордер задерживался, и предполагаемая операция не совершалась, чаще только лишь задерживалась до следующего дня. Ордер выполнялся служащим оперативного отдела, который именовался комиссаром «чека». Для выполнения порученной операции комиссар «чека» брал себе иногда красноармейцев особого корпуса при чека, но чаще милиционеров соответствующих участков («районов»)» [117].

Зверства ленинских чрезвычаек могли быть стихийны, их можно трактовать как ответную реакцию какого-нибудь укома или губкома на досадные для красных донесения с близлежащего фронта, например, известие о наступлении армии УНР или добровольцев. Но наша оценка пыток, которые широко осуществлялись в чека, будет другой, когда окажется, что большевики практиковали погром населения планомерный, а истребление интеллигенции или рабочих было систематическое и хладнокровное. К сожалению, воспоминания людей, которые побывали в чрезвычайках различных городов, указывают на существование общих инструкций, которым больше негде было возникнуть, кроме как в центре. Естественно, создав такого монстра, каким была чрезвычайка, сами большевики должны были бояться своего детища и стремились его хоть как-то контролировать.

Наибольшую опасность таили в себе, естественно, расстрелы. Их нужно было держать под самым бдительным контролем. Можно предположить, что для проведения расстрелов существовали прямые инструкции. Чтобы не пустить их на самотек, большевики пытались регламентировать прежде всего время проведения расстрелов. В дневнике полтавского врача Ал.Несвицкого читаем: «Два раза в неделю (вторник и пятница) производятся по приговорам ЧК расстрелы» [118]. Есть сведения о распорядке работы московской чрезвычайки (Лубянки) в 1921 году: «Осужденных «тройкой» М.Ч.К. расстреливали обычно по средам и субботам» [119]. Следовательно, там и здесь – только два дня в неделю [120]. Руководство, как видим, добивается расстрелов порциями, размеры которых должны были докладываться, чтобы они не превратились в перманентный процесс. Социалист П.А.Гарви дает и рациональное объяснение:

«Дважды в неделю происходили заседания «коллегии губчека» (речь идет о Одессе. – С.Б.). На следующий день приговоренных к расстрелу под вечер переводили в эту комнату, откуда их партиями по 4-5 человек уводили […]» [121].

До деталей продумывалось и само осуществление акций. Вот воспоминание Ю.Безсонова о деятельности петроградской ЧК:

«Вдруг, внизу на дворе раздался крик, но сейчас же зашумел мотор автомобиля… Он работал, но со двора не вышел. Вероятно, казнь совершилась здесь же в подвале, новым в истории мира способом, – выстрелом в затылок впереди идущему смертнику» [122].

Об отсидке летом 1918 года в московской ВЧК поведал Ник.Беглецов (псевдоним):

«Расстреливали тогда где-то здесь же, во дворе, заводя при этой операции автомобиль, чтобы прохожие не слышали выстрелов» [123].

Н.И.Авербух рассказал о применении транспорта в чрезвычайке одесской (1919):

«Казнь несчастных жертв производилась в «чрезвычайке» № 8, а гул специально приспособленного автомобиля, раздававшийся во время казни, оповещал всех, что великое инквизиторское дело над невинными в этот момент совершается…» [124].

То есть автомобиль здесь не скрывал факт убийства, как хотелось чекистам, а наоборот, извещал об этом.

Те, кто расстреливал, получали поощрение, – они могли взять что-то из вещей или одежды своей жертвы (золотые часы, пиджак, сапоги и тому подобное). Режим всегда заботился о тех, кто его в свое времени завоевывал и впоследствии защищал. Из награбленного добра мародеры всякий раз откладывали себе что-то в виде сувениров. Сестры милосердия Красного Креста, которые самих расстрелов не видели, рассказали: «Один из помощников коменданта В.У.Ч.К. Иван Иванович Парапутц очень важно щеголял в шинели на форменной красной подкладке, принадлежавшей генералу Медеру, которого он убил» [125]. Из воспоминаний узника екатеринодарской чрезвычайки: «Расстреливались в нижнем белье, верхнее платье делалось добычей чекистов» [126]. А.Чумаков, один из ранних узников Лубянки (начало 1921 года), свидетельствовал: «Смертников вызвали из одиночек и приказали тут же раздеваться» [127]. Г.Агабеков: «На утро комиссары идут домой отдыхать после ночной работы. Под мышками у них узелки. Это все, что они нашли ценного у убитых крестьян» [128]. Когда деникинцы, взяв Киев, начали на Лукьяновском кладбище раскопки, все трупы оказались голыми, расстрелянными разрывными пулями [129]. Иными словами, такой «порядок» был заведен по всей стране.

Как видим, в ленинских расстрелах прослеживается системность, навязываемая регионам, которые находились в различной военно-политической ситуации. Главной особенностью советской пенитенциарной системы была также ее плановость. Всего по Украине по госбюджету на 1927/28 год предусматривалось содержание 29500 узников – из них 28 тысяч по смете НКВД и полторы тысячи больных, содержавшихся за счет сметы Наркомата здравоохранения. Бюджет предусматривал даже «естественную» смертность в советской тюрьме – 3 %. В смете расходов на Лукьяновскую тюрьму на 1925/26 бюджетный год, исходя из «нормы» – 5 рублей на погребение одного узника («копка могилы» и тому подобное), закладывалось даже, что так или иначе умрет 75 человек [130]. Плановое хозяйство, как видим, осуществлялось везде.

93. ЦГАОО Украины. Ф. 1. Оп. 6. № 34. Л. 121. Присутствовали: Фрунзе, Брон, Лобачёв, Балицкий, Евдокимов, Ксандров, Владимиров и Духовный.

94. Там же. Л. 124.

95. Во время краткого пребывания большевиков в Киеве в 1918 году, при вакханалии террора, также прослеживается идея железной организации. В советской прессе тех недель находим объявление, которое подписал «Заведывающий делами об арестах и обысках» (Известия Киевскаго Совета рабочих и солдатских депутатов. 1918. 31 января. № 2. С. 2. Шп. 6). Он дал свой адрес: «Дворец, помещение Военно-революционного комитета». 29 января датируется «Приказ по Революционным армиям Восточного фронта и военной комендатуре г.Киева. Настоящим приказываю за ордерами на реквизицию, обыски, аресты обращаться в Военно-Революционный комитет к комиссару по гражданским делам Г.Чудновскому как моему представителю по гражданскому правлению г.Киева. Главнокомандующий Восточным Фронтом Муравьев» (Там само. С. 2. Шп. 2).

96. Чекист о Ч.К. // На чужой сторон(е). Кн. ІХ. Берлин (Ватага); Прага (Пламя), 1925. С.111-141.

97. Яковлев-Демидов Владимир – инспектор тайного отдела губчека (1919). 26 августа 1919 года как заместитель председателя киевской губчека подписал газетное сообщение о взятии заложников из буржуазии (Известия ВУЦИК. 1919. 26 августа. № 126 (153).

98. Манькин Борис Аронович (1897 – 1947) дослужился до должности заместителя начальника тюремного отдела УНКВД по Куйбышевской области.

99. Рубинштейн Наум Львович (1897 – 1937) – секретарь юридического отдела киевской губчека с 15 апреля до 15 мая 1919 года (Золотарьов В. С. 543-544). Арестован 15 июня 1937 года. 7 сентября осуждён к ВМН. Расстрелян.

100. ЦГАОО Украины. Ф. 263. Оп. 1. № 38815 ФП / кор. 428. Л. 13.

101. Дехтяренко П. Рік дев’ятнадцятий // Більшовик. 1937. 1 листопада. № 252.

102. Одеський обласний державний архів. Ф. 45. Оп. 5. № 1437.

103. Золотарьов В. Біографічні відомості // Шаповал Ю., Пристайко В., Золотарьов В. ЧК-ГПУ-НКВД в Україні: Особи, факти, документи. К.: Абрис, 1997. С. 429-581.

104. Доклад Центрального комитета Российского Красного Креста о деятельности Чрезвычайной комиссии в Киеве // Архив Русской революции, издаваемый Г.В.Гессеном, [том] VI. Берлин, 1922. С. 341.

105. Чекист о Ч.К. // На чужой сторон(е). Кн. ІХ. 1925. С. 116-120.

106. Авербух (Авенариус) Н.И. Одесская «чрезвычайка» – большевицкий застенок: Факты и наблюдения, Ч. 1. Кишинев: Импримерия Статулуй, 1920. С. 15. Из этого числа свыше 1500 казнено по представлениям судебных следователей.

107. Семененко Ол. Харків, Харків… Вид. 2. Б.м.: Сучасність, 1977. С.98.

108. Олень. Ужасы чрезвычаек. Ростов на Дону, 1919. С. 12.

109. В Харькове // Общее дело. Париж, 1919. 9 октября. № 59. С. 4.

110. Доклад Красного Креста. С. 345.

111. Безсонов [Ю.Д.] Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков. Paris: Imprimerie de Navarre, 1928. С. 16-17.

112. Люсьмарин Г. Кубанская чрезвычайка // Че-Ка. Берлин, 1922. С. 240.

113. Козуб Іван. Доба і доля: Спогади. К.; Торонто; Едмонтон: КІУС, 1996. С. 218. И.Козуб служил командиром карательной роты, следователем Губревтрибунала, уполномоченным губчека (ЦГАОО Украины. № 43928 ФП / кор. 638. Том 5. Л. 35).

114. Следствие об ужасах чрезвычайки // Русь. К., 1919. 22 августа / 4 сентября. № 10. С. 2. Пор.: Предварительное следствие о «Чрезвычайке» // Вечерние огни. 1919. 24 августа / 6 сентября. № 12. С. 4.

115. Расследование деятельности чрезвычаек // Вечерние огни. 1919. 6/19 сентября. № 17. С. 2.

116. Кровавое прошлое // Вечерние огни. 1919. 10/23 сентября. № 20. С. 3.

117. Чекист о Ч.К. // На чужой сторон(е). Кн. ІХ. 1925. С. 122-123.

118. Несвіцький О.О. Полтава у дні революції. С.110. Запись от 29 июня 1919 года.

119. Чумаков А. «Корабль смерти» // Че-Ка. Берлин, 1922. С. 33.

120. В 1931 года в Бутырках расстреливали по вторникам, четвергам и субботам (Альбрехт К.И. В подвалах ГПУ. С. 14).

121. Гарви П. Дни красного террора в Одессе: Из воспоминаний // Социалистический вестник. Нью-Йорк; Париж, 1960. № 1 (737). С. 21.

122. Безсонов [Ю.Д.] Двадцать шесть тюрем. С. 21. Этот рассказ можнр датировать сентябрём 1918 года, поскольку мемуарист попал в чрезвычайку после убийства Урицкого.

123. Беглецов Ник. В дни «красного» террора // Че-Ка. Берлин, 1922. С. 72.

124. Авербух (Авенариус) Н.И. Одесская «чрезвычайка». С. 7.

125. Доклад Красного Креста. С. 346, 351. Парапутц, молодий латвиец, был племянником Лациса (С. 355).

126. Люсьмарин Г. Кубанская чрезвычайка // Че-Ка. Берлин, 1922. С. 235. События конца 1920 – начала 1921 года.

127. Чумаков А. «Корабль смерти» // Че-Ка. Берлин, 1922. С. 33. Пор. с. 31, 35.

128. Агабеков Г.С. ЧК за работой. М.: Книга, 1992. С. 44.

129. Раскопки на Лукьяновском кладбище // Вечерние огни. 1919. 2/15 сентября. № 13. С. 2.

130. ГАКО. Ф. р-112. Оп. 2. № 8078. Л. 35.